Михаилу Сергеевичу Соколову было 12 лет, когда началась война. В октябре 1941 года станция Шушары, где жила его семья, оказалась в прифронтовой полосе. Начались бомбежки и артобстрелы, люди прятались в дзотах. В октябре всех жителей эвакуировали на Витебскую-Сортировочную станцию, и Миша с мамой поселились в котельной у знакомого кочегара. В городе начался голод, а в шушарских полях лежал неубранный урожай.

Смерть и картошка

На совхозных полях в Шушарах и под Пулковом лежит в земле неубранная картошка и капуста – хряпа, как ее называли в блокаду. С конца августа здесь проходит линия фронта. В предвоенном году в это же время мы, школьники, помогая совхозу убирать эту картошку, пекли ее в костре. До чего же она была вкусная! Мы с другом решили добраться до этих полей. Дойдя до линии нашей обороны, мы залегли и поползли. Главное, чтобы не заметили наши – сразу вернут обратно, у них приказ. Мимо своих проползли. Впереди картошка. Но впереди и враги.*

Вот мы и на заветном месте! Разрываю снег, добираюсь до земли – твердой, промерзлой. Но копать-то надо: уж очень хочется есть. И вот она – первая заветная моя картошина, потом вторая, третья… все забыв, закладываю картошку в рюкзачок.

И тут начинается обстрел, засвистели пули. Земля смешалась с небом. Надо лежать неподвижно: больше шансов остаться в живых. Страха нет – в рюкзаке картошка, она согревает душу.

Обстрел закончился. Впереди на поле лежит под снегом хряпа. Но нет уже сил. Друг подает сигнал – отходить. Ползет обратно. Одолевает холод. Руки замерзли, ноги окоченели, все тело продрогло. Но на душе тепло: в рюкзачке – картошечка. Можно и помечтать. Придет сегодня мама домой, войдет в комнату и увидит на столе… котелок с картошкой! Думаю, как мы с другом завтра поползем за хряпой. Я буду носить маме картошку и хряпу. Я должен быть сильным, ведь я единственный мужчина в семье…

«Стало еще холодней. Ползем. Но ползти домой легче, не так страшно. Ползем к своим, поэтому не очень и маскируемся. Красноармейцы нас заметили.

«Привет, фронтовики! – сказал нам один из них. – Что же это вы ползаете по передовой без приказа?»

Мы молчим, трясемся от холода. Холод сковал не только тело, но и речь. Красноармейцы отогрели нас в своей землянке, у буржуйки. Накормили».

Положили в наши рюкзаки по две банки консервов мясных и сухарей. Мы отказывались, не брали. Мой друг сказал им, что они тоже не очень сыты. Но командир ответил: «Берите. Это вам подарок от всех фронтовиков нашей передовой линии». И еще очень просили нас не ползать по передовой.

Было уже поздно, когда мы распрощались с ними и отправились домой. Мороз крепчал. Но нам было легче, потому что не хотелось есть.

Вот я добрался до дома. Вошел. Мама сидит у окна. Увидев меня, заплакала.

Подошла, прижала к себе и сказала: «Что же это ты, сынок, уходишь и не говоришь куда?» Посмотрев на рюкзачок с продуктами, сказала чуть слышно: «Не ходи, сынок, больше на передовую». Наверное, ей обо всем рассказали соседи. Мама терла мои замерзшие щеки, нос, дышала на руки. Я молчал, мне было радостно и стыдно. И вдруг я куда-то провалился, заснул крепким сном у мамы на руках.

Проснулся я поздно. Вижу – на столе стоит котелок. Подхожу, смотрю – в котелке картофельное пюре с мясными консервами, от запаха кружится голова. На блюдечке сухари. Долго смотрю на это богатство – не исчезло бы.

Под котелком записка. Читаю: «Сыночек, любимый, родной. Никуда не ходи. Жди меня. Я за тебя очень боюсь. Целую тебя, мой сыночек. Твоя мама». За окном завыла сирена: опять бомбежка и обстрелы. Блокада продолжается.
Мамины слезы
Как сейчас помню: у стен нашего дома росли березки. Когда я слышу слово «война», почему-то сразу вспоминаю их. В свободную минуту к ним иногда подходила мама. Она садилась возле одной и о чем-то думала. Она сидела молча, но ее губы что-то шептали. Иногда она вытирала передником слезы. Нам мама ничего не говорила, но мы догадывались, о чем она молчит: отец и два старших брата были на фронте. Во время блокады она работала на железной дороге, домой приходила поздно, смертельно уставшая.

В 1942 году на Невском пятачке получил множественные тяжелые ранения, потерял много крови мой старший брат – Сергей, разведчик. Он стал инвалидом Великой Отечественной войны 1-й группы, но прожил долгую жизнь и умер в октябре 2001 года. Через год пришла похоронка на другого брата – Иван Соколов погиб при прорыве блокады Ленинграда 30 января 1943 года.

В 1943 году во время артиллерийского обстрела была контужена моя старшая сестра Раиса. В феврале 1944 года в бою под Кингисеппом погиб мой отец Сергей Дмитриевич Соколов. Мама поседела, но переносила мужественно. Она делала все, чтобы сохранить нас с сестрой. Спустя мн-го лет я понял, какой ценой ей это давалось.
Из тех березок, возле которых иногда останавливалась моя мама, осталась одна. Я часто прихожу к ней. Время посеребрило дерево, но по весне из нее каплет березовый сок. И я вижу в нем мамины слезы.

Источник: Соколов Михаил Сергеевич. «Январь 1942…» // Люди и время: воспоминания жителей Фрунзенского района о блокаде: альманах. Вып. 2. Санкт- Петербург, 2015. С. 373–388.
В обработке О. А. Ясененко, 2021 г.